«Инцидент на Норильской ТЭЦ-3 – это обычная авария»

Год назад, 29 мая 2020 года, в районе Кайеркана на Норильской ТЭЦ–3 АО «НТЭК» («дочка» «Норникеля») в результате разгерметизации резервуара хранения дизельного топлива вытекли и «вышли за пределы обвалования, попали в котлован, на прилегающую территорию и в ручей Безымянный» 21,2 тыс. тонн солярки. Которые затем по реке Далдыкан спустились до реки Амбарная. Инциденту был присвоен статус ЧС федерального масштаба; к счастью, человеческих жертв не было, да и в самом Норильске от разлива никто не пострадал (Кайеркан достаточно отдален от города).

Однако почва и водные объекты подверглись серьезному загрязнению: по оценкам «Норникеля», примерно треть объема топлива попало на грунт, остальное – в водные объекты. За счет оперативно установленных на Амбарной боновых заграждений, а также слаженных действий специалистов Норильского дивизиона «Норникеля», МЧС России, «Морспасслужбы», различных компаний и даже волонтеров, работавших круглосуточно в сложных природно-климатических условиях, удалось, как заявил президент – председатель правления «Норникеля» Владимир Потанин, «предотвратить крупную экологическую катастрофу в Арктике».

Тем не менее, в СМИ инцидент все равно называли исключительно «катастрофой», а выписанный «Норникелю» экологический штраф – порядка 146,2 млрд рублей (которые компания, кстати, полностью уплатила!) – стал крупнейшим возмещением ущерба в истории страны. В годовщину печального события «Кислород.ЛАЙФ» решил поговорить с сибирским ученым, заведующим лабораторией водной экологии Института водных и экологических проблем СО РАН, кандидатом биологических наук Владимиром Кирилловым – о загрязнении водных объектов вообще, о норильском инциденте и в целом отношении к подобным событиям.

- Владимир Викторович, загрязнение вод, как и атмосферного воздуха – тема достаточно сложная, и для обывателя малопонятная. Давайте начнем с самого простого – что вообще такое грязная вода?

- Действительно, когда мы слышим про загрязнение воды, ассоциации у разных людей возникают самые разные. Потому что и правда сложно бывает понять, о чем конкретно идет речь. Если говорить совсем просто, то загрязнение — это когда не то, не там, не в том количестве, и не в то время. Интересно, что факторами загрязнения могут выступить и вещества, в которых мы, как люди, нуждаемся. Например, в воде, которую мы пьем, должны присутствовать микроэлементы: кобальт, молибден, цинк, даже медь. Они нужны нашему организму. Но если этих микроэлементов в воде окажется много, то они станут токсикантами. То есть, опять же, весь вопрос в том, что и где мы обнаруживаем, в каком количестве и когда. Поэтому само по себе «загрязнение воды» — это слишком общий термин. Надо всегда уточнять – загрязнение чем?

В соответствии с этим оно может быть химическим — если вот те самые вещества обнаруживаются в большем, чем норма, количестве. Загрязнение может быть и биологическим – когда, например, в водоеме поселяется инвазивный, или чужеродный вид, которого там никогда не было. Бывает еще вторичное биологическое загрязнение – это когда, например, под влиянием определенных факторов, таких, как биогены – азот и, особенно, фосфор, - в водоемах быстро размножаются водоросли. Наиболее известный пример такого загрязнения – со спирогирой на Байкале; эта нитчатая водоросль в озере жила всегда, но из-за сброса сточных вод стала разрастаться в небывалых ранее масштабах. Я на одном экологическом форуме даже сказал, что спирогире надо сказать спасибо – она нам дает сигнал, что человек на Байкале ведет себя неправильно.

Бывают еще физические загрязнения. Это когда мы сбрасываем в водоемы те же взвешенные вещества — и сталкиваемся со снижением прозрачности воды, ухудшением условий жизни для живых организмов и, соответственно, снижением потребительских качеств воды. Физическим является и так называемое «тепловое загрязнение», когда в водоемы сбрасывают нагретую воду из технологических циклов тепловых и атомных электростанций. Изменение физических характеристик воды в результате подогрева – это тоже своего рода «загрязнение». В последнее время говорят и о звуковом воздействии на водоемы, которое оказывает человек в процессе хозяйственной и промышленной деятельности. Рыбы —организмы чувствительные, и волновые воздействия они тоже ощущают. Все перечисленное может стать фактором загрязнения с точки зрения отдельных элементов экосистемы. Вот такая многомерная характеристика того, что такое загрязнение.

Кстати, качество воды — тоже понятие относительное. Ведь может быть вода, пригодная, например, для использования в системах технического водоснабжения, а может – для водопоя скота. А почему, например, водоем для питьевого водоснабжения и водоем для рекреации, то есть для купания, должны быть одного примерно качества? Потому что человек при купании прихлебывает воду, в которой купается.

- Если изучить ежегодный бюллетень качества вод в России, то откроются удивительные вещи – например, природных источников загрязнения водных ресурсов в России не меньше, если не больше источников техногенных…

- Естественно. Меня здесь вряд поддержат, сейчас модно говорить, что человек виноват и в росте концентарий CO2, и в глобальном потеплении, и в прочих ужасах. Но как то при этом апологеты климатических изменений забывают, что существуют и естественные источники того же CO2. На самом деле, страшнее всего для атмосферы может быть загрязнение метаном, а не углекислотой, в плане того же «парникового эффекта». Более того, в природе существует масса так называемых аномалий. Например, для водосборного бассейна Оби известна геохимическая аномалия по молибдену – концентрации этого элемента в почвах водосборной территории реки почему-то повышены, а потому и в речной воде постоянно фиксируются превышения по молибдену.

Более серьезны с экологической точки зрения аномалии по железу, которое мешает и питьевому водоснабжению, и изменяет условия существования для живых организмов. Изменения рH в воде могут происходить при активном развитии водорослей в результате процесса фотосинтеза. А сдвиг pH – это и изменение подвижности металлов, и токсикоз тех же рыб. Не станут даже упоминать про наличие радиоактивных веществ в водоемах. Что можно вообще сделать там, где мы сталкиваемся с естественными источниками загрязнений? Не надо преувеличивать роль человека. Учитывать – надо, управлять – надо, но всегда смотреть, по каким конкретным ингредиентам, по каким показателям. Смотреть на источник загрязнения – природного он происхождения или техногенного. Может быть, вообще что-то принесло с воздушными массами. Каждый раз портрет загрязнения должен быть конкретно и досконально изучен.

- Тем не менее, техногенные загрязнения – это всегда очень печальные и неожиданные события. Мы с вами беседуем в годовщину разлива дизтоплива в Норильске. Специалисты тогда отмечали, что даже хорошо, что вылилось именно дизтопливо, оно вроде как более летучее и не такое опасное, как «чистая» нефть. Можно ли тут вообще проводить какую-то градацию – какое техногенное загрязнение будет «лучше» или «хуже»?

- Лучшее из худших выбирать — это всегда вопрос интересный. Тем не менее, вы правы, если говорить о нефти и нефтепродуктах, которые лучше одним словом назвать — углеводороды – то такие загрязнения оказываются наиболее серьезными для экосистем. При этом в исходной нефти соотношение отдельных видов углеводородов таково, что сама она остается «природным» соединением. Интересно, что «природными» микроорганизмами в обычных экосистемах такие соединения «узнаются», их сама природа способна перерабатывать. В случае с дизельным топливом ситуация может оказаться сложнее, это все-таки уже не «природная» нефть, а продукт ее переработки.

Однако, если рассматривать тот инцидент на Норильской ТЭЦ-3, что случился год назад, то я еще тогда, по горячим следам, высказал крайне непопулярное мнение, что это была совсем не катастрофа, как ее окрестили в СМИ и как ее описывали чиновники, а обычная, простите, авария. Почему? Потому что масштабы разлива, с одной стороны, конечно, могут показаться огромными. Я сам с трудом смог представить в пространстве, что такое 20 тысяч кубических метров разлитого дизтоплива. Я сын железнодорожника, и знаю, что это – 350 цистерн, или семь составов! Но такие топливные резервуары на Севере действительно строят величиной с пятиэтажный дом – там это не выглядит таким уж масштабным.

С другой стороны, если посмотреть на Норильский промышленный район в целом, где действуют десятки заводов, то там река Далдыкан, в которую та солярка и попала, на всей длине в 26 километров уже давно не река, а, по факту, «сточная канава» всей промзоны. Начинается все от дамбы хвостохранилища Надеждинского металлургического завода, крупнейшего предприятия во всем мировом Заполярье. И тянется вниз – цвет воды в Далдыкане практически никогда не бывает таким, который мы привыкли в обычных речках видеть. Хотя по всем нормативам в давние времена она была отнесена, и до сих пор числится, рекой высшей хозяйственной категории!

Таких вот «речек» много в том же Кузбассе, в Забайкалье. Да много где – практически везде, где остались следы индустриализации прошлого века. Хвостохранилища, какими бы современными они не были, не являются полностью замкнутыми техносистемами. Из них идет поступление веществ и через подземные воды, и через поверхностный сток. А куда это все собирается? В реки. В тот же Далдыкан, который потом впадает в реку Амбарная, которая, в свою очередь, через 30 км втекает в озеро Пясино. В НПР все это происходит десятилетиями, это озеро уже 85 лет принимает в той или иной мере (в зависимости от изменений технологий и объемов производства) сточные воды гигантского комбината. Тем не менее, там ловят рыбу.

Поэтому случившийся год назад розлив дизтоплива на ТЭЦ-2 в Кайеркане нельзя, на мой взгляд, называть катастрофой, это была авария. Это, так сказать, обычная жизнь этого несчастного озера. Тем более как можно было тогда всерьез обсуждать, попадет ли эта солярка в Северный Ледовитый океан? Надо просто некоторые цифры представить. Что река Пясина берет начало из этого озера Пясино, а потом 850 километров течет на север. В тот период, когда там случилось то печальное событие, в самом конце мая, устье реки Пясины находилось еще подо льдом (там девять месяцев в году реки подо льдом находятся, это самая настоящая Арктика!). Ситуация в целом была простая: случилось загрязнение, действительно, залповое и точечное. Молодцы в «Норникеле», что хотя и не все, но быстро и достаточно эффективно собрали. Теперь вопрос, как это все собранное переработают, сепарируют.

- Обещают, что с использованием самым современных технологий... 

- Посмотрим. Еще добавлю. Очень много говорили о загрязнении почв на Таймыре. Но даже 80 тысяч квадратных метров – хоть это и звучит жутко – это очень небольшая площадь загрязнения. Примерно восемь гектаров. Просто вам для примера – буровой куст, где добывается нефть, а у нас таких кустов в Западной Сибири десятки тысяч, если не сотни, в среднем занимает примерно такую площадь. А там розливы из внутриучастковых трубопроводов, и еще много откуда, случаются постоянно. В 2007 году мы работали на гигантском Самотлорском месторождении, я там подходил к аварийному озеру, в которое попала вода из проходящего мимо трубопровода диаметром 800 миллиметров, под большим давлением. Половина донных отложений в таких озерах там — это нефть.

Кстати, если вы почитаете Госдоклады об охране окружающей среды в России (которые ежегодно выпускает Минприроды РФ), то там вы найдете, что нефтяные разливы – это хроническое, основное загрязнение вод и земель в Арктике. В основном, на Ямале и в ХМАО. То, что случилось год назад в Норильске, просто было крупным, неожиданным событием, поэтому и так громко «выстрелило». Но вообще подобные загрязнения, углеводородами – это типовая, давняя и очень серьезная проблема таких территорий.

Все вышесказанное не означает, что я, так сказать, не против подобных событий. В ходе Большой Норильской экспедиции, в которой принимал участие и наш Институт, выяснилось, что причин у аварии было много. И подтаивание вечной мерзлоты, и, как оказалось, при строительстве самого резервуара были допущены ошибки. Но все равно вопрос к «Норникелю» – если ты управляешь такой техногенной системой, то ты за нее отвечаешь. А промышленная безопасность на Норильском комбинате, как выяснилось, была недостаточной. Очень хорошо, что сейчас в «Норникеле» многое пересмотрели, сам Владимир Потанин заявлял, что компания извлекла уроки из этой аварии, и сейчас многое там усилит, усовершенствует. Посмотрим.

- А можно ли такие вот загрязнения в реальности полностью ликвидировать? Или сделать совсем «чисто» уже никогда не получится?

- Прежде всего, как я говорил ранее, нельзя забывать о способности природных экосистем к самоочищению. Если мы говорим о реке Пясине и об озере Пясино, то хочу задать простой вопрос – если все так плохо, как кажется со стороны, то почему до сих пор там рыба есть? А все потому, что природа медленно, но верно, справляется с этими загрязнениями, потому что у этой экосистемы еще есть потенциал самоочищения. В конечном счете природа динамична и способна справится с очень многим. Издеваться над ней, конечно, нельзя. Но, опять же, масштаб события в Норильске был не самый большой по сравнению с другими воздействиями человека на эту территорию.

Вообще, реабилитация порушенных техногенными авариями природных систем — это крайне важный вопрос. И вы правы, главное – это действительно, а можно ли все восстановить вообще? Отдельные виды загрязнений, особенно углеводородные, в мире научились эффективно ликвидировать. Мы помним 2010 год, аварию на нефтедобывающей платформе в Мексиканском заливе, когда большое количество нефти попало прямо в море. Но тогда нашли возможность вбросить туда микроорганизмы (кстати, российская научная разработка), которые питаются этой самой нефтью. То есть самая эффективная ликвидация – это когда мы включаемся в естественные процессы самоочищения природы. И ничего нового не придумываем. Принцип реабилитации в данном случае прост — имитация естественных процессов. Если это происходит, значит, может быть и успех. Если же мы делаем просто сбор каких-то попавших в природу токсикантов, то потом с ними надо же что-то делать. Конечно, в условиях низких температур на Таймыре, которые замедляют и работу микроорганизмов, и процессы химического окисления, последствия разлива дизтоплива там окажутся более долгосрочными. Но, надеюсь, что и выплаченный «Норникелем» баснословный штраф, и программа рекультивации пострадавшей экосистемы, заявленная добровольно самой компанией, послужат максимально целям восстановления.

Методы эффективной реабилитации в мире разработаны. Можно, например, убрать загрязняющий фактор совсем, то есть закрыть, остановить «грязное» предприятие. Второй вариант — перераспределить загрязнение во времени. Это мы делаем, когда собираем мусор, складываем его на полигонах, и надеемся, что в будущем что-то с ним сделаем. Давно вот идут споры, нужны или нет мусоросжигательные заводы. Они плохи, на мой взгляд, только тем, что мы хорошие вещи сразу сжигаем. По идее переработка мусора является более рентабельным делом, если его, конечно, правильно организовать.

И третий вариант — перераспределение в пространстве. Это когда мы, например, сбрасываем сточные воды в реку – и стоки уходят куда-то вниз по течению, за счет чего происходит делокализация загрязнения, с разбавлением вредных веществ, чтобы, опять же, дать возможность запуститься в водоеме естественным процессам. Кстати, с советских времен разбавление считалось чуть ли не основным способом снижения концентраций вредных веществ в реках. Был такой норматив — концентрация в сточных водах. Потом поняли, что от перестановки мест слагаемых сумма не меняется, и начали строить локальные очистные сооружения с обезвреживанием конкретных загрязнителей на месте.

Наш коллега, профессор Владимир Седов из Новосибирска, долгое время занимался изучением последствий нефтедобычи для леса. На всех нефтедобывающих предприятиях формируются так называемые «амбары» – туда сливаются все сточные воды. Потом по закону их нужно рекультивировать. Так вот Седов взял и сравнил амбары, которые были рекультивированы, с теми, которые были просто заброшены. Оказалось, что по прошествии примерно 25-30 лет они выглядят примерно одинаково. Возникает вопрос – а надо ли тогда вообще вкладывать деньги в рекультивацию?

Еще приведу пример. В 2014 году мы работали на реке Черновой Уроп в Кемеровской области, на огромном отстойнике отработавшего карьера. Там уголь добывали гидроспособом и для пульпы сделали отстойник на реке. Прошло 30 лет. И глава района предъявил счет этому предприятию и сказал: «Восстановите, как было». А там уже водохранилище с донными отложениями из этих отходов образовалось! Это хранилище веществ, которые были под землей, их вытащили, они теперь находятся в прямом контакте с воздухом и с водой. Мы показали, что смысла в ликвидации этого водохранилища не было никакого – там уже рыба появилась, охотхозяйство открыли. Но самое главное – мы обнаружили, что в этом водохранилище донные отложения по составу отличаются от донных отложений и реки Ини, и Беловского водохранилища, которое создано при одноименной ГРЭС ниже по течению. Если бы там все осушили, то все это попало бы в атмосферу и стало локальным мощным источником загрязнения воды и воздуха в верховьях реки Ини. Короче, если экосистема сформировалась так, что она уже является сбалансированной по потокам веществ, то она уже находится в режиме самоорганизации. Тогда и не надо мешать этому процессу. 

- А в НПР за 85 лет работы Норильского комбината, на ваш взгляд, экосистема уже такой сложилась?

- Этот вопрос требует дополнительного и глубокого изучения. На мой взгляд, экосистема НПР все еще не является на сегодняшний день сбалансированной. Там просто большое и разнообразное количество источников загрязнений, они меняются, и не успевает там все выровняться. Да и полное восстановление исходной экосистемы в условиях Норильска и окрестностей, конечно, просто невозможно. 

- Осенью на заседании Совбеза РФ было заявлено, что в Сибири происходит самое мощное техногенное загрязнение водных объектов – более 1,5 млрд кубометров ежегодно сливается в реки. Цифра производит страшное впечатление, но бояться уже поздно или еще рано?

- Знаете, объявлять те или иные территории в стране самыми загрязненными или говорить о том, что на тех или иных территориях самые страшные сточные воды, нужно очень обоснованно. Экологическая информация, на основе которой принимаются те или иные решения, имеет три аспекта. Во-первых, она должна быть достоверной. Во-вторых, доступной, причем не только в смысле открытости, она еще должна быть доходчивой и понятной. Третий принцип — это действенность. А с этим всем у нас в стране большие проблемы… Что касается цифры в 1,5 миллиарда кубометров… Я не знаю, из чего она сложилась. Но могу привести такой пример. В СССР главными потребителями воды были системы орошения и ТЭС. Сейчас орошения нет, поэтому ТЭС вышли на первое место. Я в свое время разбирался со стоками в реку Бию, и выяснил, что в объемы сточных вод там была включена вода, которая охлаждала конденсаторы на Бийской ТЭЦ. Мы прекрасно знаем, что вода, прошедшая конденсаторы, химически не изменилась, только нагрелась. Поступая в сибирскую реку, да еще и зимой, такие стоки будут способствовать ускорению процессов очищения от реально загрязняющих веществ этого замечательного города. Мы с вами даже не все знаем, что там сливают в реальности. Я тогда сказал представителям этой ТЭЦ: «Давайте мы с коллегами посчитаем, сколько вам должны платить за то, что вы подогреваете воду в Бии». Короче, если мы начнем анализировать, что входит в эти полтора миллиарда «грязных» стоков по Сибири, то мы можем выяснить, что значительная часть их поступила от систем охлаждения. Не только ТЭЦ, есть масса других подобных систем. Всякая валовая цифра лукава.

Еще пример. Мы с коллегам ездили в Мурманск, потому что были обвинения со стороны Норвегии, что российские танкеры загрязнили воды в Баренцевом море. Но простые расчеты тогда показали, что при том количестве рыболовецких судов, которые там плавают, главным фактором загрязнения этого моря углеводородами является… рыболовный флот Норвегии! Иногда ответы могут оказаться парадоксальными, но истина дороже. Член-корр РАН Владимир Богданов, бывший директор Института экологии растений и животных из Екатеринбурга, в свое время говорил, что браконьеры уничтожают животных чаще, чем добыча газа на Бованенковском месторождении. Потому что месторождение — это закрытая зона, настоящий заповедник, туда никого не пускают, и там животные просто спасаются.

Иногда ответы могут оказаться парадоксальными, но истина дороже. Всегда нужно смотреть, есть ли вообще проблема. И если есть, то как ее решать. Самое главное действительно решать. Потому что действенность экологической информации, повторюсь, на сегодняшний день очень низкая, к сожалению.