1 ноября 2018

«Браконьерство и маловодье – причины, почему омуля стало меньше»

Запрет на промышленный вылов омуля на Байкале действует уже больше года. Все это время не утихают споры и о том, нужно ли было вообще вводить этот мораторий. На вопросы «Кислород.ЛАЙФ» отвечает один из главных специалистов по омулю, старший научный сотрудник байкальского филиала ФГБНУ «Госрыбцентр» Андрей Базов.

Поделиться в социальных сетях

- Андрей Владимирович, запреты на промышленный лов омуля вводились и раньше. Как и зачем это делалось?

- Да, с 1969 по 1975 годы на Байкале действовал «мертвый» мораторий на лов омуля. Был тогда только небольшой спецлимит для малочисленных народов (эвенков). Затем с 1976 по 1981 годы был так называемый «научный лов», во время которого, под наблюдением ученых, разрабатывался режим т.н. лимитированного промышленного лова. После проведения научной разведки, с 1982 года, был открыт сначала экспериментальный, а затем и промышленный (с 1987 года), но лимитированный лов этой рыбы. Наука определила допустимые уловы, не подрывающие запасов омуля. И в период 1982-2003 годов промысловые уловы омуля можно считать стабильными. При средней величине 2,2 тыс. тонн они колебались от 1,8 до 2,7 тыс. тонн. В этот период промысел базировался на относительном постоянстве общей биомассы омуля (20,5 – 26,4 тыс. тонн), соответствующей экологическим условиям, сложившимся в Байкале.

- Но что-то пошло не так, раз пришлось снова вводить мораторий?

- Дело в том, что во втором десятилетии 2000-х годов запасы омуля стали резко снижаться. Они, правда, снижались и раньше – численность нерестового стада омуля реки Селенги упала, например, не менее, чем в 10 раз с начала ведения промысла, то есть с начала XIX века. Но и в других нерестовых реках численность производителей снизилась кратно.

Это сказывалось на объемах промысловых уловов – они тоже снижались. Например, в целом по Байкалу в 1924-1968 годы (дозапретный период) уловы были 4,1 тыс. тонн. В годы лимитированного лова они сократились практически вдвое. А в Селенгинском промысловом районе – с 2000 тонн (дозапретный период) до 500 тонн (лимитированный лов). То есть еще сильнее.

Но, возвращаясь к последнему 10-летию… Сократились и запасы, причем радикально – с 26 тыс. тонн до 10 тыс. тонн. Всему этому есть причины. Первая – резко возросшее примерно в 2007-2008 годы браконьерство, особенно на путях нерестовых миграций в реках. По нашим оценкам, объемы такого лова выросли с 60% до 90% от общего. То есть 60% популяция еще выдерживала, а 90% уже нет. В открытом Байкале незаконный вылов тоже увеличился, но там он не так критичен, нежели вылов производителей в реках на нерестилищах. А это в основном – в Бурятии.

Вторая причина – затянувшийся маловодный период в бассейне Байкала, снижение уровня воды и в питающих его реках и в самом озере, что сильно влияет на выживаемость молоди, причем не только омуля. Какая из причин нанесла больший вред – сказать трудно, полагаю, что они равнозначны.

И это я не говорю про сбросы недостаточно очищенных вод в нерестовые реки, а также про добычу песчано-гравийных материалов в нерестовых реках… Вообще, если ранжировать проблемы – то сначала я бы поставил браконьеров, потом загрязнение, а затем затянувшееся маловодье. Получается, они еще и наложились друг на друга. Хотя работу Иркутской ГЭС более – менее отрегулировали. Но когда воды мало, тут регулируй – не регулируй, воды от этого больше не станет. Интересы энергетиков и коммунальщиков все равно на первом месте. Все это и привело к необходимости введения нового запрета на лов омуля.

- На ваш взгляд, точка невозврата уже пройдена или все эти проблемы еще можно решить?

- Конечно, не пройдена. Омуля в Байкале еще достаточно для восстановления запасов. Если его не трогать, то через 10 лет этой рыбы вообще будет через край – при условии, конечно, что закончится и маловодье в бассейне озера. Но не трогать – это невозможно. За всю историю рыболовства на Байкале никому не удавалось справиться с браконьерством. И никому не удастся. Думаю, в реальности можно только сократить незаконный лов хотя бы наполовину…

Точка невозврата существует для селенгинского омуля. Если, например, в Монголии построят ГЭС на притоках Селенги, да хотя бы одну из планируемых станций – селенгинская популяция больше никогда не станет многочисленной. Монголия уже сейчас создает нам еще одну опасность. Там бурный рост экономики, особенно добывающих горнорудных отраслей, как следствие, идет загрязнение воды. И вся она притекает к нам…

- Прошло чуть больше года с введения нового запрета. По вашим ощущениям, что-то уже изменилось?

- О результатах запрета говорить еще рано. Надо, чтобы прошло хотя бы несколько лет… Тут дело даже не в самом запрете. Лов омуля во время нерестовой миграции и так всегда и во все времена был под мораторием. Дело – в его строгом выполнении. Какие-то позитивные сдвиги наметились: например, скупочные пункты прикрыли, которые держали цену. Рыба подешевела на местном рынке. Но спрос у местного населения на омуля традиционно очень большой. Запрет поможет, только если удастся сократить браконьерство и именно в нерестовых реках. Но сейчас пошел второй год запрета, а икру и омуля свободно можно купить и в Улан-Удэ, и в Иркутске, да и в других городах. Спрос, предложение и коррупцию пока никто не отменял.

Конечно, запрет – это проблема и социальная, и политическая, рыбодобывающие и рыбообрабатывающие предприятия разоряются, это все люди и их работа. Причем все понимают, что если все оставить как есть и продолжать ловить, то рыбы будет еще меньше. Но люди готовы оттягивать конец как можно дольше, понимая, что он будет, но когда-нибудь потом… А жить хочется здесь и сейчас. Ясно, что и местные власти как могут сопротивляются запрету – избиратели ведь недовольны. Научные обоснования, разъяснения, факты и цифры – это все не для местного населения. Рыбохозяйственная наука на Байкале обосновала необходимость моратория и наукой сейчас недовольны. Но, что характерно, если бы все осталось как есть и омуля стало бы тогда совсем мало, и тогда сказали бы, что виноваты во всем ученые…

- В своей книге «Селенгинская популяция байкальского омуля: прошлое, настоящее, будущее», изданной в 2016 году,вы писали, что «прогноз на будущее для омуля весьма неутешителен, предпосылок для увеличения его численности не предугадывается». Все пропало окончательно?

- Личинок омуля скатывается в Байкал с каждым годом все меньше. Поэтому худшие времена еще впереди. В случае надлежащего выполнения запрета, а также окончания засушливого периода (есть предпосылки, что он заканчивается), такие малорыбные времена не будут продолжительными и тогда начнется восстановление запасов. Но на все это нужно не менее 10 лет, а скорее, даже больше. Точный прогноз тут никто не сможет дать.

- А искусственное разведение можно считать панацеей?

- Ни в коем случае нельзя. Биотехнология воспроизводства омуля на Селенгинском заводе отработана не до конца. Эффективность воспроизводства на заводе ниже, чем в реке. Замена естественного воспроизводства заводским в то время, когда омуль прекрасно размножается сам – это вообще, мягко говоря, порочная перспектива.

Ликбез №23: Не трогайте нерпу!
Ликбез №23: Не трогайте нерпу!

На этой неделе закончится публичное обсуждение скандального законопроекта Минсельхоза РФ, которым в России может быть разрешен промышленный промысел байкальской нерпы. Общественность категорична – и мы в «Кислород.ЛАЙФ» также против любых попыток искусственно регулировать численность млекопитающего – символа Байкала. Попытались разобраться, почему охота на нерпу – не просто плохая, а вредная инициатива.

«Сталина на вас нет!»
«Сталина на вас нет!»

Главная причина беды с омулем – браконьеры. А с ними никто особо не борется. Так считает Юрий Неронов, рыбовод-биолог, в 2000-2003 годах – главный рыбовод «Востсибрыбцентра». Выдержки из его статьи в «Байкальской правде».

Александр Попов Учредитель и шеф-редактор «Кислород.ЛАЙФ»
Если вам понравилась статья, поддержите проект