Руками не трогать!

История первая: спирогира в промышленных масштабах

В октябре 1961 года журнал «Техника – молодежи» преподнес своим читателям очередное достижение советской науки: сотрудники Восточно-Сибирского биологического института Сибирского отделения АН СССР, проектного института «Востгипрошахт» и Иркутской ГЭС затеяли совместный проект по выращиванию овощей в подземных потернах (коридорах длиной 250 и шириной 3 метра), расположенных в теле плотины только что введенной тогда в эксплуатацию станции. Затея выглядела чрезвычайно перспективно – при сравнительно недорогой энергии и практически бесплатных площадях можно было круглый год выращивать те же помидоры, получая до 900 кг в год с одного квадратного метра. 

Идея поражала воображение читателя комбинацией новых и порой весьма неожиданных решений. Вместо привычного грунта биологи предлагали использовать керамзит или перлит – то есть либо обожженную глину, либо вспененное вулканическое стекло, которые используются в строительстве в качестве теплоизоляторов. Здесь же в горшки с перлитом высаживали саженцы, которые прекрасно себя чувствовали и давали плоды – при полностью искусственном освещении. Мысль об использовании потерн продвигал ни кто иной, как главный инженер Иркутской ГЭС Алексей Богун-Добровольский, который лучше всех знал, что после завершения строительства такие коридоры становятся для повседневной работы станции не нужными. 

Увы, все выглядело красиво лишь в теории. Практика в пух и прах разбила мечты об овощах из плотины. Даже при использовании электроэнергии по себестоимости, цена килограмма тех же помидор оказывалась выше, чем цена килограмма мяса. А столь дорогую продукцию даже в Сибири, с ее дефицитом витаминов, вряд ли бы стали покупать. При многих электростанциях в Иркутской области и других регионах Сибири позднее строили тепличные хозяйства, использовавшие почти даровую тепловую и электрическую энергию. Но это совсем другая история. 

«При чем тут спирогира?», - спросит вдумчивый читатель. А при том, что первым организмом, для которого была доказана возможность выращивания при полностью искусственном освещении, была именно эта водоросль. Сельское хозяйство СССР на протяжении всей своей истории страдало от нехватки кормов – отсюда и выращивание белково-витаминных концентратов на парафинах нефти, и опыты по откорму свиней водорослями. Выращивание водорослей, дающих тонны биомассы при наличии всего лишь воды и света, могло показаться перспективной затеей людям, которые знали, что не стоит ждать милостей от природы, Сибирью должно прирастать богатство России, а на Марсе будут яблони цвести. И как знать, не упустил ли кто-то из ученых во время одного из экспериментов некоторое количество спирогиры в Иркутское водохранилище?.. А может быть, всю ставшую ненужной спирогиру просто выбросили за борт, когда стало понятно, что из проекта ничего не вышло? Увы, о провальных проектах в советской «Технике молодежи» и других официозных СМИ обычно не сообщали.

История вторая: право на эксперимент

В конце 1987 года в Иркутской области разразился громких скандал. Газета областного комитета КПСС и областного совета «Восточно-Сибирская правда» опубликовала статью «На дне озера», в которой, ссылаясь на группу водолазов из института биологии при Иркутском госуниверситете, обвинила сотрудников этого же института в преступной небрежности. По словам водолазов, «…в районе Больших Котов она (элодея), оказывается, очутилась по вине ученых и сейчас даже является объектом изучения, хотя еще несколько лет назад в этих местах еще не встречалась. Сам видел, говорит один из водолазов, как для исследований привозили водоросли хары, а попадавшие веточки элодеи сбрасывали с пирса». 

Малоизвестная на Байкале хара используется в сельском хозяйстве как удобрение, потому что в ее тканях накапливается большое количество кальция, впитанного из воды – хара предпочитает водоемы с жесткой водой. Образованные из отмерших растений донные отложения используются как лечебная грязь, что тоже добавляет ей привлекательности. А элодея канадская из-за своей способности разрастаться и занимать целые водоемы получила печальное звание «чумы ХХ века». Но при этом водоросль тоже широко применяется в хозяйстве – и в качестве удобрения, и как корм для свиней. 

В истории, рассказанной водолазами (заметим, не биологами) журналисту (тоже далекому от науки) многое вызывает сомнения. Запускать хару в открытый Байкал, пусть даже в одну бухту, мягко говоря, не слишком разумный поступок для ученого. Помимо того, что это равноценно внесению не свойственного для данной экосистеме организма, способного нарушить хрупкий баланс, слишком чистая и маломинерализованная вода Байкала вроде бы для целенаправленного выращивания хары – не подходящее условие. И уж тем более удивительно, что биологи, хорошо осведомленные о неприятных свойствах элодеи, могли быть так небрежны, что запустили ее в озеро. 

Но в подтверждение своих слов сотрудники газеты нашли официальный документ: летом 1987 года «Байкалрыбвод» и Байкальское территориальное управление по регулированию использования и охране вод наложило вето на опыты, проводимые лабораторией водной токсикологии НИИ биологии ИГУ. Руководил опытами профессор Дэвард Стом, который пятью годами ранее защитил докторскую диссертацию на тему «Фитотоксичность и механизм детоксикации фенолов водными растениями». Именно этими работами лаборатория и занималась в конце 1980-х, поскольку в решении двух ведомств об остановке эксперимента так и сказано: «С 1 июня по 20 сентября прошлого (1986) года и с 2 марта по 6 апреля этого (1987) лабораторией проводились экспериментальные работы по оценке влияний фенольных соединений минеральных и биогенных веществ на динамику планктонных организмов. Экспериментальные работы, возможно, влияют на гидрохимический режим Байкала». Примечательно, что лаборатория не ставила контролирующие ведомства в известность о сути и сроках своих работ – о них узнали почти случайно. 

Автор заметки открыл «ящик Пандоры». Вскоре к обвинениям в адрес Стома и его лаборатории присоединился сотрудник Байкальской биостанции Владимир Максимов, который рассказал, как было дело с элодеей. Водоросль, утверждал ученый, не может распространяться ни рыбами, ни птицами, только человек способен по каким-то причинам перевозить ее с места на место. Впервые на Байкале элодею обнаружили в заливах Малого моря, куда она, предположительно, попала через неосторожных аквариумистов. Но вот с Малого моря в Большие Коты, в единственную на всем южном побережье бухту, где ее находили в конце 1980-х, элодею завезли сотрудники НИИ биологии, которые заготавливали водоросли на Малом море и на катерах Байкальской биостанции перевозили в Большие Коты для экспериментов. Уже в тот момент звучали предложения «планомерно уничтожить» чуждую водоросль усилиями подводников-профессионалов и аквалангистов-любителей, а для предотвращения подобных явлений впредь – создать на Байкале карантинную экологическую службу, с привлечением прокуратуры и всех НИИ, работающих на озере. 

К голосам из Иркутска вскоре присоединились сотрудники ВНИИ охраны природы из Москвы, которые работали в 1987 году в Больших Котах – изучали населяющих бухту беспозвоночных для занесения в Красную Книгу СССР. Московские ученые были неприятно поражены и количеством элодеи, и тем фактом, что ее специально рассаживают по разным участкам бухты для изучения «диапазона оптимумов этого растения в условиях озера Байкал». Вернувшись в Иркутск, московские ученые побеседовали с сотрудниками Стома (сам он был в отъезде) и с удивлением узнали, что помимо элодеи в бухту сознательно выливают токсиканты – опять же для изучения последствий. Московские гости в своих заметках выказались однозначно против подобных опытов: Байкал, говорили они, – не рядовой водоем, и даже если в других озерах подобные опыты ставили, то на уникальном озере они недопустимы. 

Доктор Стом ответил на все обвинения в свой адрес в январе 1988 года большой статьей «Право на исследование, или о том, что можно и чего нельзя делать на Байкале». В ней он напоминал, что несмотря на большую заботу партии и правительства об очистных Байкальского ЦБК и Селенгинского целлюлозно-картонного комбината (на противоположном берегу озера, в Бурятии), в Байкал поступает большое количество загрязняющих веществ и с этих двух предприятий, и с сотен других. «Для того, чтобы требовать сворачивания, запрета той или иной хозяйственной деятельности в байкальском регионе… необходимо иметь убедительные количественные данные о масштабах возможного отрицательного влияния предприятия на водоем и вероятного экономического ущерба», - справедливо указывал Дэвард Стом. 

И далее объяснял методику своей работы: «Для получения достоверной картины взаимодействия и взаимовлияния планктонных организмов озера с «возмутителями их спокойствия» эксперименты необходимо проводить в условиях, максимально приближенных к тем, что есть на Байкале. Для этого целесообразно использовать метод «изолированных объемов», согласно которому в большие емкости из прозрачного пластика закачивают воду из изучаемого водоема вместе с содержащимся в нем комплексом планктонных организмов. Затем емкости помещают в водоем и анализируют в течение длительного времени динамику численности организмов под влиянием изучаемых факторов». Далее в своей статье Стом ссылался на большой опыт подобных исследований в разных странах мира и на разных водоемах в СССР. Объяснял, что ни разу исследователей не обвиняли в загрязнении водоемов, а решение о запрете экспериментов считал вполне объяснимой перестраховкой. В конце концов эксперимент все-таки вновь разрешили, причем его пришлось согласовывать пять раз – в Улан-Удэ и по два раза в Москве и Иркутске. 

Что же касается элодеи, писал Стом, то на Байкале ее встречают в самых разных местах, в том числе и на юге – бухта Больших Котов просто лучше подходит для нее по своим условиям. Про сознательное распространение элодеи он ничего не писал, зато прошелся по журналистской некомпетентности – элодея, дескать, не водоросль, а цветковое водное растение. Кстати, редакционная врезка под этой статьей выдает некоторую растерянность. Для партийной печати было привычно, что конкретное явление или человек получают однозначную оценку. А тут началась полемика, столкнулись разные точки зрения, и обе выглядели достаточно весомо. От Стома и его лаборатории вскоре отступились – были и другие острые темы, более, как сказали бы сегодня, «хайповые» и понятные. Все обвинения и подозрения с ученых в итоге сняли, Стом по сей день работает в НИИ биологии ИГУ. 

Что же касается права на исследование, то у современных ученых, к которым мы обратились за комментариями, мнения разошлись. Директор Лимнологического института СО РАН Андрей Федотов уверен, что ни у кого нет права ставить какие-либо эксперименты на Байкале, если речь идет о загрязнении хотя бы части акватории озера: «Найдется кто-то и заявит, что ему для эксперимента надо людей расстреливать – что же теперь, разрешить?». Впрочем, Федотов в СМИ известен своей уникальной афористичностью.

Директор НИИ биологии Максим Тимофеев, ученик Дэварда Стома, полагает, что в этой истории произошла какая-то ошибка. И сторонние наблюдатели неправильно поняли происходящее: «Всю жизнь профессор Стом изучает воздействие загрязняющих веществ на байкальские организмы. И все эти действия выполняются исключительно в лабораторных условиях. Они успешно моделируются и изучаются. А некоторые недобросовестные товарищи просто время от времени пытаются спекулировать на каких-то историях – якобы это Стом завез элодею. Да она по всему миру распространена, пришла из Северной Америки и распространилась по всей Евразии. Можно писать и говорить что угодно, но спирогира и элодея – это всего лишь симптом экологического неблагополучия». 

«Неблагополучие – это лишь наша оценка, а водоему-то без разницы, - продолжает Тимофеев. – Байкал раньше вообще был теплым мелководным тропическим водоемом – тут попугаи водились, года три назад археологи на Ольхоне нашли. В природе все постоянно меняется, и когда мы смотрим на любые процессы, их надо мерять не сегодняшним днем, а хотя бы столетиями, а лучше тысячелетиями. Лимнологи ведут бурение – там у них в шурфах все 25 миллионов лет: все потепления, похолодания, оледенения, массовые вымирания видов… Невозможно предсказать, что будет с Байкалом ни на год, ни на несколько лет. То, что у нас будет продолжаться глобальное изменение климата и экологические катаклизмы, что на Байкале будет продолжаться локальная эвтрофикация – это никуда не денется. Эвтрофикация зависит не от объема притока в Байкал: концентрация питательных для водорослей веществ снижается в относительном объеме, а если смотреть по локальным источникам поступления органики – они никуда не денутся. Баргузинский залив, Посольский, Северобайкальск, Ольхон, Малое море – все останется». 

«Ни одна проблема, которую можно было решить административным путем, не решена. Глобальные проблемы для нас не решаемые, их просто надо учитывать. Истории с исчезновением омуля из-за баклана, гибелью нерпы из-за слишком большой численности и высыханием Байкала, падением его уровня – это все чушь полная, придуманные истории. Глобальные вещи мы отменить не можем, но локальную эвтрофикацию – можем. Однако все это требует серьезного подхода и вложений в инфраструктуру. Это все скучные и мелкие вещи, но они решаются контролем эффективности работы государственных органов, контролем исполнения поручений и расходования средств. К сожалению, все пока буксует. Решения принимаются, но исполняются медленно. И, к сожалению, мой прогноз развития локальных проблем негативный. Поток туристов будет расти, количество отходов в Байкале будет расти. Все, что мы видели вокруг Байкала в последние два-три года – это борьба за реализацию федеральной целевой программы охраны Байкала. Я бы поручил все это ЮНЕСКО. Да, деньги федеральные, но ответственность за исполнение обязательств России перед ЮНЕСКО несет федеральное правительство. Байкал – это не сиюминутная история, это вопрос колоссальной ответственности России перед мировым сообществом».